Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

Да что Хлебников, Бабель Фурманову говорил: «Очень уж я однобоко думаю о ЧК. И это оттого, что чекисты, которых знаю, ну… ну, просто святые люди, даже те, что собственноручно расстреливали…» Ну вот и хорошо — Бабель как истинный писатель в корень глядел, интересно только, как он там, в Лубянской тюрьме, вспоминал о святости своих следователей-изуверов? А что до причин святости, тут все очень просто — потому и святые, что за свои грехи могли быть расстреляны в любой момент своими же коллегами. И были к этому готовы. И всё ради победы мировой революции.

А вот другой пример — режиссер Фридрих Эрмлер, один из столпов сталинского кинематографа, до своего поступления в Ленинградский институт экранного искусства в 1923 году служил чекистом. Оператор Евгений Михайлов, снявший ранние фильмы Эрмлера и не раз попадавший за решетку, на исходе жизни обвинял режиссера в арестах своих ленинградских коллег. Об Эрмлере сохранилась такая легенда: после встречи в Риме с папой Иоанном XXIII тот сказал о нем, «что у этого господина глаза святого». Не просто святого, а «святого» чекиста, добавим мы. А его сын — Марк Эрмлер — стал хорошим дирижером, в Большом театре работал.

Эрмлера Лиля Брик упомянет в своих письмах в 1950 году — речь пойдет о сценарии, который Катанян должен был написать для «Ленфильма». А пока у Лили другой муж, Осип. Интересно, что именно Брик мог консультировать? О, работы у ЧК в те годы было много. Лишь по приблизительным оценкам, если верить въедливому англичанину (не в пример иным отечественным так называемым историкам спецслужб) Роберту Конквесту, в общей сложности по приговорам революционных трибуналов и внесудебных заседаний чекисты в 1917–1922 годах расстреляли более 140 тысяч человек, то есть за пять лет существования ЧК без малого по 30 тысяч в год.

Служил Осип Максимович следователем, то есть «уполномоченным 7-го отделения секретного отдела», призванного бороться в том числе и со спекуляцией — преступление, за которое можно было поплатиться и головой. А спекулировали тогда всем, больше всего — спиртом. Брик вполне мог давать заключения расстреливать того или иного гражданина, или сохранить ему жизнь. Главное обвинение в те годы — контрреволюционная деятельность — имело разные толкования, в частности подразумевались «всякие выступления, независимо от поводов, по которым они возникли, против Советов, или их исполнительных комитетов, или отдельных советских учреждений» (формулировка из постановления кассационного отдела ВЦИКа от 6 ноября 1918 года). Например, Николай Гумилев знал о контрреволюционном заговоре, а не донес. Значит, к стенке его. А могилу по сию пору ищут.

17 апреля 1920 года было принято секретное «Циркулярное письмо ВЧК № 4 о взаимоотношениях чрезвычайных комиссий с трибуналами», рекомендовавшее трибуналам судить людей в «упрощенном порядке рассмотрения». По нему весь суд протекал, как и положено названию комиссии, чрезвычайно скоро: прочитали обвинительное заключение, задали пару дежурных вопросов обвиняемому и всё, приговор.

Работы у чекистов было много, а вот грамотенки маловато. Не случайно уже в октябре 1918-го делегаты очередного большевистского съезда осудили «полновластие организации, ставящей себя не только выше Советов, но и выше самой партии», а Николай Бухарин и нарком внутренних дел Николай Петровский назвали ВЧК организацией, «напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». Ильич, правда, со старыми партийцами не согласился, отвергнув «несправедливые обвинения со стороны ограниченной интеллигенции, неспособной взглянуть на вопрос террора в более широкой перспективе». Вот недаром вождь чекистов под защиту взял. Он вдаль глядел, вполне осознавал широкие перспективы распространения красного террора, обеспечившего, как писали в учебниках, «победоносное шествие Советской власти». Вполне естественно, что по указанию Ленина в дальнейшем любая критика чекистов была запрещена юридически, вплоть до 1991 года. А когда в том году статую главного чекиста на Лубянке опрокинули наземь, и самой власти пришел конец. Все правильно, все логично.

Но к чему мы это? Вот к чему — к официальным причинам, послужившим поступлению Осипа на службу в ЧК, а следовательно, и попаданию и Лили, и ее салона под колпак этой солидной конторы. Вот перед нами интересный документ — «Из протокола заседания ВЧК о работе Ликвидационной комиссии в г. Петрограде» от 23 апреля 1918 года. Председательствует Феликс Дзержинский, он говорит: «Единственным более или менее основательным укором ВЧК может быть признано некоторое несовершенство в техническом смысле построения обвинений и в самом учете обвиняемых, объясняемое недостатком юридических познаний работников комиссии». Пришли к такому выводу: «Признать желательным для организации правильного построения обвинений и учета ведущихся дел привлечение в ВЧК опытного юрисконсульта из лиц, вполне пользующихся доверием Всероссийской чрезвычайной комиссии».

Значит, Осип пользовался доверием чекистов, а не сам пришел устраиваться по объявлению, когда юрисконсульты стали вдруг необходимы для грамотного оформления протоколов — чтобы не обвиняли потом в произволе, когда в приговоре даже ссылки нет на революционный закон или инструкцию. Задумаемся: что может быть общего у такого эстета, как он, мецената, покровителя поэтов и художников, с «садистами» и «люмпенами»? Он ведь не сын бедного столяра из Резекне. С чего это он вдруг вспомнил свое юридическое поприще, ведь давно уже мнил себя лингвистом? Тут следует вспомнить процитированный ранее отрывок из дневника Александра Бенуа о некоей афере с бриллиантами, в которой были замешаны Осип Брик и Николай Пунин. К сожалению, в силу закрытости соответствующих архивов проверить эту версию пока не удалось. Но, как известно, дыма без огня не бывает. Сам Пунин, с поразительной искренностью сообщавший в дневнике интимные подробности о Лиле, об этом деле почему-то ничего толком не написал: «2 августа был арестован, заключен в Депозит, где просидел до 6 сентября». Хотя бы какой-нибудь намек… Зато сохранилось письмо Луначарского товарищу И. С. Уншлихту: «3-го августа арестован в Петрограде заведующий ИЗО тов. Н. Н. Пунин. Обстоятельства, приведшие к аресту, мне известны не только со слов его жены, но и со слов Вашего, весьма Вами и мною ценимого сотрудника, тов. О. М. Брика. Сам я Н. Н. знаю давно. На советскую службу он поступил сейчас же после революции и все время чрезвычайно лояльно и плодотворно работал с нами, навлекая ненависть на себя буржуазных художественных кругов…» Иосиф Уншлихт — большой человек, заместитель Дзержинского, борец с контрреволюционной творческой и научной интеллигенцией — Осипа Брика ценил.

Вот один из документов, подписанный Уншлихтом:

«Препроводительная записка И. В. Сталину

с приложением протокола

заседания Комиссии Политбюро ЦК РКП(б)

и списков деятелей интеллигенции,

подлежащих высылке.

2 августа 1922 года.

Слушали: Списки антисоветской интеллигенции.

<…>

Выслать за границу как лиц, не примирившихся с советским режимом в продолжение почти 5-летнего существования Советской власти и продолжающих контрреволюционную деятельность в момент внешних затруднений для Советской Республики. Произвести